Уильям Уэйт

Два года реабилитации. Два года страхов, кошмаров и залечивания ран, как физических, так и душевных. Два года неопределенности, растерянности и мутных воспоминаний.
От той ночи в памяти осталось очень мало, только всполохи пламени, крики, стрельба, и оскаленная пасть у самого лица. Порой он ловил себя на мысли, что с таким грузом просто не живут. Но у него оставалось еще одно дело, ради которого он был готов медленно, но верно идти вперед.
За эти два года у него изменилось все: жизнь, внешность, имя, жилье, круг знакомств. Только кошмары остались прежними. читать дальшеНеожиданно для себя он понял, что сигареты и алкоголь не спасают, а лишь усиливают ту сосущую пустоту, оставшуюся внутри. Что немного приглушить могут только прочные стены, плотно закрытые окна и двери, а еще вещи, лежащие в строгом порядке.
У него еще не было четких планов на будущее, но когда принесли письмо от некоего Роберта Ди Джонса, он понял, что время пришло.
И снова промозглый аркхэмский октябрь, и снова черная вода, бьющая в борта лодки, и снова тот злосчастный маяк на острове. Он осматривал местность и буквально видел, как в кустах прячутся рыбовидные тени, на смотровой площадке то тут, то там бросались в глаза следы от когтей. Пару раз, краем глаза он ловил отблеск старинной монеты в траве, но конечно ничего не находил. Он ждал, что снова увидит те самые ластообразные следы, и когда действительно их увидел, то даже не осознал этого. Как будто мозг просто скрыл от него это знание, не желая снова возвращаться ту череду кошмаров.
А ночью их разбудили звуки горна. И прячась в кустах, они видели, как странные неуклюжие существа проводят на берегу ритуал жертвоприношения. И стоило подобраться ближе, чтобы разглядеть… И снова эти тупые рыбьи морды, пустые взгляды водянистых глаз.
И опять его путь в мир непознаваемого начинается со встречи с ними…
Воспоминания приходят непрерывной чередой: блеск старинных монет, свет маяка, черная бурлящая вода, приказы командира и распавшийся строй. И эти твари неотвратимо движущиеся на них плотной толпой…
Пятнадцать секунд паники обрушиваются на него, как ушат холодной воды. Бесконечные пятнадцать секунд воспоминаний и попыток сделать хотя бы глоток воздуха. Тяжелые пятнадцать секунд безуспешных попыток взять себя в руки и выстрелить хотя бы один раз, потому что каждая потерянная секунда может стоить чьей-то жизни.
И волна страха отступает, и рука привычно сжимает рукоять револьвера, и палец заученно плавно спускает курок. И можно выдохнуть, отдавшись рефлексам, а думать и чувствовать уже потом, когда все закончится. Но черная вода с масляными отблесками горящих факелов начинает бурлить, вскипая и выпуская на поверхность еще одно существо, такое же рыбоподобное, но огромное.
И снова он проваливается туда, на несколько лет назад. В тот бесконечный бой, который помнит до сих пор, который изменил его жизнь настолько, что стоило бы позавидовать погибшим тогда товарищам.
И он рванул вперед, в ледяную октябрьскую воду, не помня себя, не соображая, что делает, и просто сжимая в руке короткий выкидной ножик. Как будто им действительно можно нанести какой-то вред существу размером с двухэтажный дом. Но он стоял по колено в воде, и во всю силу наносил удар за ударом, как будто пытаясь отомстить за исковерканную жизнь, вырваться из этого замкнутого круга, победить свои кошмары раз и на всегда.
Какое-то боевое безумие застилало глаза, и он даже не видел, что нож снова и снова скользит по прочной чешуе, что существо даже не обращает внимания на него, пожирая одну из двух жертв, преподнесенных ему.
Существо развернулось, чтобы уходить, умопомрачение начало отступать, а вместе с ним стали исчезать и силы. Кто-то мелькнул на грани видимости, и грудную клетку пронзила нестерпимая боль. Последнее, что он успел увидеть – это водянистые рыбьи глаза.

Возвращение в сознание было тяжелым и болезненным. Он лежал на мокром песке, а над ним раскинулось бездонное небо. Факела почти догорели и ничто теперь не мешало видеть звездное небо во всей его полноте и многообразии. На берегу все еще суетились его новые товарищи, освобождая оставшуюся пленницу и обсуждая, во что они сегодня ввязались. Дышать было тяжело из-за повязки, туго перетягивающей грудную клетку. Да и не хотелось. Он два года прожил без возможности толком дышать. А хотелось глупо расхохотаться в это глухое небо, потому что то, от чего он так старательно бежал все это время, помогло почувствовать себя по-настоящему живым.